Владимир ПОПОВ, профессор Российской экономической школы

Почему Китай становится центром мира? Задайте такой вопрос экономисту — и он будет рассуждать о последних десятилетиях экономических реформ (с 1978 г.), в крайнем случае — о коммунистическом периоде (с 1949 г.). Задайте этот же вопрос историку — он начнет рассказ с III тысячелетия до н.э.

У истоков империи

«Чжун го» — срединное государство, так назывался Китай раньше, так он называется сейчас. Многие народы думали, что они находятся в центре мира, но немногие пронесли это представление через всю свою историю. Китай же как минимум три тысячелетия был самым могущественным государством в Восточной Азии и, следовательно, до XVI в., до европейского Возрождения и Великих географических открытий бесспорным центром мира в его тогдашних границах. В своих вассальных государствах — Корее, странах Юго-Восточной Азии — Китай раздавал звания и титулы, подтверждал полномочия правителей, посылал войска для поддержки одних и наказания других, разрешал использование китайского календаря и т. д.

Сознание своей центральности, безграничности и вечности отличало всех китайских правителей. Как говорилось в одном из танских императорских манифестов, «времена года следуют друг за другом в гармоничной последовательности, простой народ изобилен и продолжает множиться, ход колесниц и способ письма унифицированы на всей территории — в ширине колеи и начертании знаков уже достигнуто великое единство». Согласитесь, чувствуются эпохальность и перспектива в таком подведении итогов правления, это не похоже на теперешние «за отчетный период удалось добиться существенного улучшения платежного баланса».

До XVI в. по уровню ВВП на душу населения и технологии Китай либо превосходил все другие цивилизации, либо не отставал от них. Памятники материальной культуры эпохи династии Цинь III в. до н. э. — скульптуры, оружие, гончарное искусство, обработка металлов, стекла и камня, архитектура и водопровод — не уступают греческим и римским. Компас, бумага, порох, книгопечатание, фарфор, шелк — все это было изобретено в Китае задолго до того, как было «снова изобретено» в Европе или импортировано из Китая. Китайские астрономические хроники считаются лучшими в мире. За 3000 лет, со времени династии Инь, правившей еще до XI в. до н.э., и до 1911 г., китайские звездочеты зафиксировали и описали 360 комет. Они же первыми описали комету Галлея в 613 г. до н.э. и рождение сверхновой звезды в XIV в. до н.э.

Как говорят историки, китайская цивилизация уникальна в нескольких отношениях. Во-первых, конечно, иероглифы, которые выросли из примитивных картинок. Удивительно не то, что иероглифы произошли из стилизованных изображений — все древние письмена изначально были пиктограммами, — а то, что иероглифы сохранились до наших дней. Ведь другие народы — кто раньше, кто позже — перешли на алфавит, а в Китае ничего подобного не произошло. В Японии в VIII—IX вв. изобрели в дополнение к иероглифам две слоговые азбуки — хирагану и катакану: первая используется для записи предлогов, суффиксов и коротких слов, вторая — для записи иностранных слов, но корневые части большинства слов все равно пишутся иероглифами. На хирагане и катакане можно написать все что угодно — и это будет абсолютно понятно; собственно говоря, книжки для детей и учебники японского (первые уроки) пишутся на хирагане. Однако потом дети все равно учат иероглифы — примерно так же, как в 3—5 лет детям дают «хаси» — палочки для еды, хотя до этого разрешают есть «по-простому», вилкой. Во времена послевоенной оккупации Японии генерал Макартур, склонный к простым решениям, пытался ввести в Японии «ромадзи» — латинский алфавит, но реформа не прижилась. В Корее на свой, корейский, алфавит — хангыль, который языковеды называют наиболее совершенным и научно обоснованным в мире, перешли в XV в., хотя образованные люди всегда знали китайские иероглифы — теперь их опять учат в школе, хотя одно время и не учили. В коммунистическом Китае были планы перейти на латиницу, чтобы облегчить достижение грамотности, но они так и не осуществились.

Во-вторых, китайская цивилизация отличается от всех других огромным массивом древних рукописей — письменных документов-памятников, фиксирующих историю страны на протяжении пяти тысячелетий. Археологически подтверждено существование династии Шань-Инь (XVI—XI вв. до н.э.), первые образцы китайской письменности восходят к XVI в. до н.э. (гадательные надписи на костях животных и панцирях черепах), однако в более поздних источниках события китайской истории записаны начиная с тысячелетнего периода правления мудрых отцов-прародителей в III тысячелетии до н.э. В беспрецедентно многочисленных письменных сочинениях и исторических повествованиях, многие из которых дошли до нас в редакции Конфуция (VI—V вв. до н.э.), детальность описания событий и фактов тоже беспрецедентна. Как считают историки, по охвату событий и фактографической насыщенности китайское историописание не имеет сколько-нибудь близких аналогов в мировом письменном наследии.

И наконец, в-третьих, ни в одной культуре мира почитание предков не приобрело такого влияния на духовную жизнь, как в Китае. Началось все это еще до Конфуция — в эпоху Шан-Инь (XVI—XI вв. до н.э.) правители почитали прародителя Шанди («Верховное божество» и первопредок иньцев), а при последовавшей затем эпохе Чжоу на смену Шанди пришел культ Неба, чжоуские государи носили священный титул Сына Неба. Собственно, со всеми ранними божествами китайские правители состояли в близких родственных отношениях. Ну а после Конфуция сыновняя почтительность и уважение родителей были возведены в разряд главных добродетелей, на которых покоится правильное государственное устройство.

Все три уникальные характеристики китайской цивилизации, как легко заметить, связаны одной общей идеей — преемственности. Почтение к предкам определило непрерывность традиции и накопление письменного наследия, а на алфавит в Китае не перешли, потому что огромное письменное наследие не пожелали обесценивать. При всех катаклизмах пятитысячелетней китайской истории революций в культуре даже во времена «культурной революции» по сути не было, были только реформы — изменение одного при сохранении другого. Так что Британию называют страной традиций по чистому недоразумению; Китаю такое название подходит гораздо больше. По словам китаеведа Михаила Ермакова, «уникальность китайской цивилизации — древнейшей среди современных — заключена в непрерывавшейся линии преемственности, связавшей глубокую древность с настоящей реальностью, сохранившей черты прошлых веков для будущих поколений, создавшей особый склад китайского ума, обращенного в будущее через призму прошлого».

В Средние века Китай фактически оказался одной из немногих старейших цивилизаций, не утратившей преемственности со своими древними корнями. Месопотамия и Египет, Греция и Рим, арабские халифаты и монгольские ханства рушились под натиском завоевателей, а в Китае одна династия сменяла другую. Только дважды Китай был завоеван — монголами в XII в. н.э., основавшими затем свою династию Юань (1279—1368 гг. н.э.), и маньчжурами в XVII в., основавшими последнюю китайскую династию Цин (1644—1911 гг.), но завоеватели неизменно окитаивались и поглощались огромной цивилизацией.

История унижения

Еще и в 1820 г. Китай, население которого составляло тогда 342 млн. человек против 122 млн. во всех странах, которые теперь называют Западом, превосходил по объему ВВП все остальные государства (хотя уже и отставал в два раза по уровню ВВП на душу населения от Запада) и только позже уступил первое место Британии. В 1830 г. на страны, которые потом стали называться «третьим миром», приходилось 60% мирового производства обрабатывающей промышленности, в том числе на Китай — порядка 30%.

К европейцам китайцы поначалу относились как к варварам, европейская техника не производила особого впечатления на китайских правителей, за исключением часов, которые императоры скупали и коллекционировали. В 1792 г., после американской войны за независимость и Великой французской революции, когда Европа уже вступила в эпоху просвещения, английский король Георг III отправил китайскому императору послание с предложением развивать торговые связи и торговую миссию с образцами английских товаров. Император Цянь-лун ответил буквально следующее: «Я прочел Ваше послание; искренность, с которым оно написано, обнаруживает уважительное смирение с Вашей стороны, достойное высокой похвалы. Чтобы показать свою преданность, Вы также послали мне образцы изделий из Вашей страны… Властвуя над огромным миром, я не имею другой цели, кроме как поддерживать совершенное управление и гарантировать исполнение государством его обязанностей. Странные и изобретательно сделанные предметы не представляют для меня интереса. Я не могу найти применения изделиям из Вашей страны. Вам надлежит, о король, уважать мои чувства и выказывать мне еще большую преданность и лояльность в будущем, так чтобы вечной покорностью нашему трону Вы смогли обеспечить мир и процветание Вашей стране. Трепетно подчиняйтесь и не проявляйте небрежения».

Богатеющая Европа, конечно, и не думала трепетно подчиняться. Накапливающемуся капиталу нужны были рынки, и для их завоевания он готов был использовать не только низкие цены товаров, но и настоящую тяжелую артиллерию. Отставание Китая началось в период новой истории, с XVI в., когда на Западе стал развиваться капитализм; в XIX же в. это отставание резко ускорилось и привело к изменению баланса сил — к разделению мира на индустриальный центр и зависимую колониальную периферию. К 1913 г. на долю промышленных стран Запада приходилось уже почти 80% мирового промышленного производства, а на Китай — менее 10%. В XIX в. отставание Китая привело к невиданному национальному унижению — порабощению западными державами и превращению в полуколонию. Проиграв «опиумные» войны в 40—50-х гг. XIX столетия, Китай вынужден был подписать кабальные договоры, открывшие китайские порты для иностранной торговли, предоставившие иностранцам экстерриториальные права и зафиксировавшие таможенные пошлины на 5-процентном уровне. Вот уж когда наступили полная глобализация и свобода! Даже опиум, который англичане производили в Индии, в Китае стал продаваться без ограничений по требованию англичан, не имевших других конкурентоспособных товаров для оплаты чая, импортируемого из Китая. С тех пор 100 лет Китай вкушал плоды политики экономической либерализации и открытости — китайские таможенные тарифы были одними из самых низких в мире — 4% в 1913 г. и 8,5% в 1925 г. против порядка 30% в США в эти же годы. Интервенции иностранных войск следовали одна за другой — в 1860 г. во время очередного вторжения английских и французских войск императорский летний дворец на северной окраине Пекина, построенный в западном стиле, был разграблен, сожжен и превращен в руины, чтобы скрыть следы грабежа. Эти руины и сегодня там, в парке Юаньмин юань, рядом с Пекинским университетом, — напоминание о цивилизаторской миссии европейцев. Командующий англо-французскими войсками лорд Элгин, отдавший приказ сжечь дворец, палач китайского народа и по сегодняшним меркам — военный преступник, ранее был английским губернатором Британской Северной Америки (Канады) и прослыл либералом, симпатизировавшим идее самоуправления. Его имя и сегодня носит одна из центральных улиц канадской столицы Оттавы…

В 1900 г. 60-тысячная армия восьми империалистических держав (Германии, России, Англии, Франции, США, Японии, Италии и Австро-Венгрии) вторглась в Китай и навязала очередной кабальный договор, наложивший на Китай контрибуцию и установивший международный контроль над важнейшими доходами империи для обеспечения ее выплаты, разрешавший иностранцам держать в Китае войска для защиты интересов иностранных подданных и обязывавший китайское правительство наказывать смертной казнью за всякое антииностранное выступление. «Могли ли китайцы не возненавидеть людей, которые приезжали в Китай только ради наживы, которые пользовались своей хваленой цивилизацией только для обмана, грабежа и насилия, которые вели с Китаем войны только для того, чтобы получить право торговать одурманивающим народ опиумом (война Англии и Франции с Китаем в 1856 г.), которые лицемерно прикрывали политику грабежа распространением христианства?» — писал Ленин в 1900 г. об очередном вторжении в Китай.

Ни свержение императора в 1911 г., ни буржуазные прорыночные реформы Гоминьдана не принесли с собой экономического процветания. Результаты либерализации и рынка были катастрофическими: китайский ВВП на душу населения, составлявший в 1400 г. и в 1820 г. примерно 500 долл. в ценах 1985 г., с тех пор таким и остался — 539 долл. в 1900 г., 498 — в 1913 г. и 454 — в 1950 г. Между тем Запад шел вперед семимильными шагами, так что разрыв в уровнях экономического развития углубился так, что превратился в пропасть. Если в начале XIX в. Китай отставал от США по уровню подушевого ВВП в два раза, то к 1950 г. — в 20 раз. Это был предел падения и унижения «срединной империи» — уровень жизни в 5% от американского и продолжительность жизни 35 лет, чуть ли не вдвое ниже, чем на Западе, полуколониальный статус и полная неспособность противостоять непрекращающимся иностранным агрессиям.

50 лет великих побед

Победа компартии в гражданской войне и провозглашение Китайской Народной Республики в 1949 г. были не столько социалистической революцией, сколько национальным освобождением. Заключительные слова Мао, провозгласившего образование КНР на многотысячном митинге на площади Тяньаньмэнь 1 октября 1949 г., были отнюдь не марксистско-ленинскими, а, скорее, националистическими: «Китайский народ в конце концов поднялся с колен!» В последующие три десятилетия экономического либерализма и открытости в Китае стало меньше, если не сказать — не стало совсем, однако темпы развития ускорились — Китай впервые за почти 500 лет перестал отставать от западных стран и даже немного сократил разрыв. Среднегодовые темпы роста, составлявшие 0,8% в 1890—1913 гг. и 0,1% в 1913—1950 гг., в 1950—1973 гг. выросли до 5,8%. Да и в период «большого скачка» конца 50-х, и в период «культурной революции» второй половины 60-х китайская экономика все время росла, росла не переставая, производство все время увеличивалось, так что в среднем за три десятилетия дореформенного периода (1949—1978 гг.) вышло примерно 5% роста в год. Немногие развивающиеся страны могут похвастаться таким быстрым ростом в течение целых 30 лет. Ну а с 1978 г. среднегодовые темпы роста повысились до 10% и никак не падают до сих пор, несмотря на многочисленные предсказания.

Так в чем же секрет китайского экономического чуда?

Статистический анализ быстрого экономического роста позволяет выделить многие факторы, объясняющие, почему ни Латинская Америка, ни Ближний Восток, ни Южная Азия, ни Африка не смогли в последние годы поспеть за восточноазиатскими «драконами» и «тиграми». Большие инвестиции и вложения в человеческий капитал, более сильные институты, более осторожная макроэкономическая политика (низкая инфляция), растущее участие в мировой торговле и т. д. Однако, во-первых, всегда остается необъясненный остаток: даже если учесть все факторы, Восточная Азия в последние десятилетия все равно росла быстрее — то ли потому, что там много китайцев, то ли из-за того, что она находится между Америкой и Западной Азией. В общем, мы толком не знаем почему. А во-вторых, объяснить, как это Восточной Азии удалось поддерживать и сильные институты, и правильную макроэкономическую и промышленную политику, тогда как другим развивающимся странам это не слишком удается, тоже совсем не просто. Кажется, ничего сложного, не бином Ньютона, вроде бы рецепты известные, а вот, поди ж ты, у других стран не получается.

Может быть, ответ надо искать в глубинах китайской истории? Народы, как и люди, мудреют с опытом, а опыт приходит с возрастом. Китайская цивилизация, как уже говорилось, единственная из древнейших, которая существует и по сей день, сохраняя никогда не прерывавшуюся преемственность; остальные сгинули под нашествиями завоевателей, в лучшем случае передав им свои культурные достижения, а в худшем — вообще без следа, так что изобретенные ими «велосипеды» пришлось открывать заново. Секрет восточноазиатского экономического чуда, возможно, не разгадать, не поняв, почему в Китае все религии мирно уживались и никогда не было религиозных войн или почему в китайских иероглифах, обозначающих слова, связанные с водой, остались три стилизованные капли.

ДРУГИЕ СТАТЬИ

  Чжоу Синьчэн "Экономическая реформа в Китае: достижения и задачи"

  Хуан Дингуй "Китай: подходы и особенности экономических преобразований"

  А. Островский "Догнать и перегнать Америку. Новые горизонты китайской экономики в XXI веке"

  Ли Цзиньвэнь "Роль государственного регулирования в реформировании и развитии экономики Китая"

  М. Титаренко "Постепенное создание многоукладной экономики – фактор успеха реформ в Китае"

  У Сяоцю "Экономический рост Китая и главные принципы управленческой политики"

  Майкл Д. Интрилигейтор "Чему Россия могла бы научиться у Китая при переходе к рыночной экономике"